– Идем скорее в кухню, приложим лед, – сказала она мне и повела лечить вон из комнаты.
Я слышала, уходя, как папа отодвигает штору, чтобы распахнуть окно. А Митька, найдя на полу свой пистолет, радостно кричит:
– Вот он, мой пестик! А я уже и забыл про него!
Мама вынула из холодильника ванночку со льдом, вытряхнула из нее два прозрачных кубика, завернула в салфетку и дала мне, сказав:
– Приложи скорее к шишке.
О, какое облегчение – действительно! Боль сразу уменьшилась, а приятная прохлада на голове окончательно успокоила меня. Но тогда я сразу начала думать – легко догадаться о чем: кто же там шуршал под креслом? Конечно, первая же мысль была: мышь. Наверное, пробралась к нам домой, когда родители с Митей пришли. Кажется, эти мелкие зверьки могут прошмыгнуть так – тихо и незаметно. Но ведь когда она сидела на ладони у Марьи Степановны, то показалась мне не такой уж маленькой! Даже, честно сказать, очень крупная была мышь! Мама могла ее не заметить, но вот Митька – вряд ли. Он у нас знаете какой глазастый – все увидит! Правда, папа пришел позже и мог впустить ее. Но нет: он большой аккуратист и, прежде чем войти, всегда тщательно вытирает ноги перед дверью и смотрит при этом вниз, чтобы коврик не съехал в сторону. Нет, папа заметил бы ее и, конечно, не пустил бы в дом. Но как тогда она оказалась под креслом?
От этих мыслей я завертелась на стуле. Мама, сидящая рядом со мной и делающая вид, что читает газету, сразу встрепенулась и спросила:
– Что, Ирочка, опять больно?
– Да нет! – с досадой сказала я. – Это я думаю…
– Конечно, дочка, – очень серьезно сказала мама. – Бывают у людей такие мысли, что они покой теряют и усидеть на месте не могут. С тобой то же самое?
– Да, – вяло призналась я. – Но только ты меня ни о чем не спрашивай.
– Ладно, – согласилась мама. – Но, может, ты поделишься со мной? А вместе мы что-нибудь придумаем.
– Нет, не надо! – испуганно сказала я. – Ничего я не скажу.
Чем я могла поделиться с мамой? Это ведь не ссора с одноклассниками и не «тройка» по математике. Она бы наверняка не поверила ни в угрозы «бабки из двадцатой», ни в подмигивающую мышь, ни в ее дальнейшее зловредное поведение. Да и не могло быть этой зверюшки у нас дома! Не сумела бы она проскочить незаметно! Да… но кто же тогда шуршал подо мной? Кто?!
Я почувствовала, что шишка на моей голове снова налилась огнем. И лед, оказывается, уже растаял. Я встала с места, подошла к раковине и пустила в нее холодную воду. Набрала в ладони шипящую струю и с наслаждением умылась. На больное место тоже поплескала водичкой. Жить опять стало легче, а думать веселей. Мама, оказывается, уже ушла с кухни, пока я умывалась. Видно, решила, что я уже вполне пришла в себя и хочу поразмыслить в одиночестве. Молодец у меня мама, все всегда понимает – даже когда и не знает, что должна понимать!
Так, начнем сначала. Вчера, не сумев нас выследить и уличить, Марья Степановна угрожающе пробормотала, что сегодня она «посмотрит». Нынче утром она показала мне на ладони здоровенную мышь и пообещала, что та теперь постоянно будет следить за мной и за Светкой и что от нее уж не убежишь. Потом эта черная нахалка укусила подружку за ногу, мстя ей за вполне, надо сказать, справедливые слова в бабкин адрес. Но потом – она исчезла! Куда? Ведь лестничная площадка очень маленькая, двери на ней были закрыты, а в углах уж точно нет ни одной норки, способной скрыть в себе такую толстую зверюшку! То есть, получается, она растворилась в воздухе… Ерунда какая-то. А потом, значит, полчаса назад снова появилась – уже под моим креслом. Еще лучше. Просто не мышь, а привидение – только, надо сказать, очень упитанное и кусачее.
Стоп! А почему я так уверена, что под креслом была именно она? Я же ее не видела. Мало ли что там могло шуршать… Или кто… Но ведь ни кошки, ни собаки, ни даже черепахи у нас нет. В моей голове тихо зазвенело, словно я опять стукнулась о стол. Я обреченно почувствовала, что внутри она совсем пустая, как воздушный шар. Сейчас оторвется и полетит. Только волосы на ней причесывать – забота лишняя.
Мне раньше казалось, что я вроде бы не глупая и характер у меня решительный. Но тут просто не знала, что думать и – самое главное! – как действовать. Была мышь или нет? А если была, то зачем приходила? Я ведь, кажется, ничего запретного не делала – не «пакостила», как выразилась Марья Степановна. Тут какая-то мысль промелькнула в моем мозгу, но снова исчезла. Я чуть не заплакала от собственного умственного бессилия.
Ну, нет! Так дальше нельзя. Надо пойти в комнату и опять заглянуть под кресло. И пусть там Митька с мамой ничего не нашли, а я вот посмотрю!
Испытывая жажду хоть какой-то деятельности, я выскочила из кухни и влетела в комнату. Вот удача! – там никого не было. Я опустилась на четвереньки и влезла головой под кресло, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть там, в тени, и… разглядела. Прямо перед моим носом, ярко светлея на синем мехе ковра, поблескивала огромная царапина. Как будто кто-то узким ножом ловко срезал полоску ворса. Я ахнула, сразу похолодев от того, что моя догадка о мыши оказалась верной. На всякий случай я прикоснулась ослабевшими пальцами к этой лысине на ковре, выбритой ровно, будто по линейке. Да, это мне не видится и не снится – ворса здесь действительно нет… Но, однако, какой сильной и, должно быть, опасной должна быть старухина мышь, если это действительно она здесь побывала! И что, интересно, скажет мама, увидев, каким стал ее любимый ковер?
Вдруг новая мысль поразила меня. Да ведь мама заглядывала под кресло! И… ничего не заметила. Митька тоже. В полном отупении я уставилась на царапину и подумала, что так, наверное, сходят с ума: ты видишь, а другие нет. Вот ты и псих!
В коридоре раздался смех братишки, и я сразу вскочила с пола. Вот сейчас возьму и еще раз проверю!
– Митька! – крикнула я. – Зайди-ка сюда на минуточку!
– Зачем? – недоверчиво спросил брат, открыв дверь и просунув голову в щель. – Пистолет заберешь?
И тут догадка, которая появилась и вдруг опять исчезла у меня в кухне, просто вспыхнула перед моими глазами! В нем все дело – в этом злосчастном пистолете, который Митька так нежно прижимал к груди – боялся, что я отниму. Но пока я выясню другое, и брат мне в этом поможет.
– Нет, не заберу, – ласково сказала я. – Заходи, не трусь.
Митя на всякий случай переложил пистолет в карман шорт, прижал его рукой и лишь тогда переступил порог комнаты.
– Ну, чего тебе? – все еще недоверчиво поинтересовался он. – Опять кажется?
– Нет, Митя, – схитрила я, – ничего мне не кажется. Просто я свою заколку уронила, и она под кресло улетела. А мне трудно достать – в голове стучит, понимаешь? – и я, скривившись как можно жалостнее, дотронулась до своей шишки.
– А, ну сейчас, – сказал мой любимый братишка. – Я быстро достану!
Он бодро полез под кресло (в который раз уже это происходило за сегодняшний вечер?), а я стояла и ждала: вот он крикнет:
– Ой, смотри! Что это на ковре?! – или подобное в этом роде.
Но нет! Он молча пыхтел и ползал там, старательно ища мою заколку, которая на самом деле лежала на полке в детской. Так и есть: он ничего не замечает, потому что… Но все же я сделала последнюю попытку. Присев на корточки рядом с братом, который уже хотел выбираться из-за кресла, я ткнула пальцем в царапину и спросила его:
– А здесь ты ничего не видишь?
Митя внимательно посмотрел на то место, куда я показывала, подумал и сказал:
– Нет! А ты?
– И я ничего. Пропала моя заколочка… – постаралась я вздохнуть как можно печальнее.
Впрочем, я даже почти не притворялась. Мои догадки наводили на действительно грустные размышления.
Митьке было жалко меня: как же, заколка потерялась! Но, имея в кармане долгожданный пистолет, долго огорчаться он не смог. Крикнув мне:
– Не потей! Потом найдем! – братишка удрал.
А я теперь совершенно точно сделала для себя два вывода – и не знаю, который из них был важнее.
Во-первых, эту мышь и ее проделки могли, наверное, видеть только мы со Светкой: ведь срезанный ворс на ковре усмотрела одна я, а Митя нет. Значит, скорее всего, и мама с папой эту царапину не заметят. И если тогда, когда все это случилось, мышь и сидела еще под креслом, ее тоже не разглядели ни мама, ни Митя.
Во-вторых, вечером эта грызунья появилась не случайно, как я думала раньше. Митька же заявил, что не разрешает мне брать пистолет! А я, прогнав братишку из комнаты подзатыльником, потянулась за его игрушкой. Тогда-то и раздался шорох! Дело в том, что я собиралась сделать запрещенное – взять в руки Митькин подарок, вот мышь и появилась, и приготовилась меня укусить. Но я, крепко стукнувшись головой, про пистолет забыла, и он остался лежать на пол. В это время я услышала второй шорох, слабее: мышь уходила, потому что кусать меня было незачем – Митькин запрет я не нарушила. Да уж!